О хевсурских талавари

Селение Барисахо совсем невелико, хотя оно самое крупное в Хевсуретии. Над мутной, серо-коричневого цвета бешеной рекой стоят десятка два домов и среди них школа-интернат и больница. Больница пустая, а интернат до отказа заполнен живыми и ярко одетыми школьниками всех возрастов. Здесь живут и учатся дети из всех частей Хевсурети и из Архоти, и из Гудани, и из Шатили. Здесь сельсовет, почта, баня, пекарня.

Старых домов в Барисахо осталось мало, а только что выстроенные и строящиеся похожи на дома низинной Грузии - квадратные, двухэтажные и с верандами. Постройки старого типа сохранились еще в окружающих селениях - Верхнем Барисахо, почти слившемся с основным, в хорошо видном из Барисахо селении Гвелети и в расположенных на противоположном склоне ущелья.

Мы побывали всюду. Селения весьма живописны. Всего несколько домиков с плоскими крышами, зеленые склоны, желтые лоскуты посевов, родник возле дома и... простор. Глубокие, далеко видные ущелья, бездонное небо, темные зазубрины скалистых гребней. Особенно хорошее место выбрали когда-то хевсуры для селения Гвелети. Четыре его дома стоят на вершине круто обрывающегося в обе стороны отрога, а с вершины далеко просматриваются горные долины на все стороны света. Все четыре ущелья замыкаются снежными вершинами. Почти всю жизнь проведя в горах, такой красоты я не видел. А по сторонам, на склонах такие же крохотные селения-одно, второе, третье, четвертое... Их разделяют глубокие ущелья, почта каньоны, а по прямой - селения совсем близко, наверное, можно даже перекликаться.

В селении Верхнее Барисахо нам показали замечательную хевсурскую одежду. В одном из домов происходила генеральная уборка. Синяя домотканая одежда, разукрашенная вышивками из красного и желтого шелка, висела всюду - на плетнях, на перилах балкона и просто на вбитых в стену гвоздях. На палках плетня горели в солнечном свете красно-сине-желтые носки, с балкона свисали расшитые черкески (чохи) с кармашками для газырей по сторонам груди, которые в первую очередь определяют всякую кавказскую одежду. Чохи, как и расшитые хевсурские рубахи, были повешены на продетых в рукава прямых палках, что подчеркивало их несколько непривычный для нас покрой: рукав у всех вещей пришит под прямым углом. Позже я узнал, что такой покрой очень стар. В давние времена им пользовались народы Передней Азии. Рубашку и чоху типа хевсурских носили еще хетты, ассирийцы и вавилоняне.

Старинные наряды надеты для фотографирования

Дочка хозяйки, светловолосая девочка лет двенадцати, держала на коленях свою ярко расшитую рубашку, пришивала к ней монеты, среди которых попадались не только современные гривенники, но и серебряные монеты с двуглавым орлом. В чертах ее лица не было ничего типично хевсурского, при других обстоятельствах ее вполне можно было бы принять за московскую школьницу. Монеты вскоре были пришиты, и мы попросили девочку надеть свою рубаху, которую она называла садиацо. Мы принялись ее фотографировать, а хозяйка тут же предложила надеть такую же рубаху одной из моих студенток, и вскоре, весело смеясь, они все вместе стали обряжать и меня. Габриэль давал пояснения:

- Наш полный одежда талавари называется. Талавари - это все будет: ботинки, ноговицы, рубашка, шаровар, чоха, шапка...

Длинная, чуть выше колен рубашка из очень толстой и плотной домотканой шерсти синего цвета была щедро расшита крестом. Все знают, наверное, с детства, что вышивки рисунков наносятся маленькими крестиками. Красным и желтым шелком расшиты по синему фону грудь, спина, воротник, обшлага рубахи. И не только шелком, но и мелким бисером. Расшиты с таким искусством, что диву даешься. Это как раз и есть народное искусство в его чистейшем виде.

У рубах ворот сзади высокий, доходит, чуть ли не до затылка, а спереди, с правой стороны, глубокий застегивающийся вырез. Грузинский ученый-оружейник К. К. Чолокошвили (1961) утверждает, что правая сторона застежки рубахи на груди хевсура обусловлена «обычаем ношения под рубахой с левой стороны тайного нагрудного щита (убис пари)». Есть у хевсурской рубахи, как и у чохи, еще одна интересная особенность - рукава под мышками не сшиты. Руки легко поднимаются, и к тому же хорошая вентиляция. В Грузии такой покрой распространялся и на кольчуги. Одна из легенд рассказывает, что враги грузинского царя Вахтанга Горгасали воспользовались этой особенностью покроя грузинской одежды и послали отравленную стрелу в его правую подмышку.

Вся хевсурская одежда расшита крестами. Это нельзя не заметить. Я говорю теперь уже не о технике вышивки, а об орнаменте. Кресты на груди, кресты на рукавах, кресты на спине. По ним всегда легко было отличить хевсура.

- Когда хевсурский ребята поехали в Тбилиси поступать в институт, они надевали этот рубашка. Я сам такой рубашка надевал, и меня принимали в институт. Только теперь уже не принимают за такой рубашка,- и Габриэль обнажает свои ровные белые зубы.- Самый хороший одежда!

Одежда действительно хороша. Проста, легка, тепла и гигиенична. Легко стирается в холодной воде и долго служит. Она своеобразна и неповторима.

Радостно видеть, что в самое последнее время молодежь опять начинает шить себе в Хевсуретии национальные костюмы, собирать полный комплект талавари. Мы видели такой заново изготовленный костюм у многих молодых людей в Барисахо. Заказал себе талавари у известной мастерицы и Габриэль. Работа за изготовление костюма, хевсурская вышивка стоят дорого. Габриэль за одну только рубаху заплатил 300 рублей. На эти деньги он мог бы купить себе три европейских костюма. Значит, вновь ценится хевсурская одежда, значит, не исчезнут мастерицы, значит, обычай не умер. Но вернемся к самой одежде.

Ноговицы у хевсуров расшиты еще более нарядно, чем рубаха, они закрывают ноги от стопы до колен и стягиваются сзади подвязками. Обувь (джгани) изготавливалась из мягкой кожи, подошва для нее плелась из ремней. Шапка войлочная, низкая, напоминающая кубанку. Для предохранения от удара саблей в нее вшивались металлические кольца.

Женская рубаха (садиацо) шьется до пят, но поясом поднимается до икр. Она тоже расшита крестами. Воротник у девушек и молодых женщин до рождения ребенка застегивается наглухо. Это своеобразная эмблема чести. Поверх надевается незакрывающийся летний кафтан (кокло или папанаги). Тоже темно-синий и с крестами. На ногах высокие украшенные носки, на голове синий платок - мандели. Девушки носят специальный головной убор - сата-ура. И конечно, у женщин вся одежда украшена старинными монетами. Помимо этого - серебряные ожерелья, браслеты, кольца.

На подходе к дому, где нам показывали хевсурскую одежду, стоит великолепный горный клен-патриарх. Возле него когда-то находилось родовое хати, но теперь от него ничего не осталось. Клен так огромен и величествен, что вообще трудно поверить в его принадлежность к кленам, он кажется какой-то другой экзотической породой дерева. Не­вольно припомнились большие деревья, виденные когда-то: тяньшанская ель высотой около шестидесяти метров; пихты Нормана, растущие в Сванетии и живущие до пятисот лет; гигантская полушаровидная арча на западном Памире; кедры и лиственницы Алтая на берегах озера Шавло и дуб неподалеку от реки Оки, превосходящий по величине и толщине все, что когда-либо приходилось видеть. Он был раза в два больше того знаменитого дуба, который показыва­ли в кинофильме «Война и мир». И вот теперь этот горный клен... Ребята мои долго стояли перед ним в почтительном молчании.

Дерево поражает и восхищает. Мощь природы, ее могу­щество, сила... И незащищенность. Скажем, против пилы «Дружба». Как бы поняв мои мысли, Габриэль сказал:

- Священное дерево. Лет триста ему, а может быть, и больше. Клен платановидный - ацер платоноидес по-латыни. Такие деревья у меня все на счету.

Если подняться вверх по Ардотскому ущелью и попасть в то место, где Хевсуретия смыкается с Тушетией и Кахетией, можно увидеть одно из самых замечательных растений этого района - тис. Для его охраны и сбережения в Бацарском ущелье устроен специальный заповедник, существующий уже полвека. Заботу об охране природы, о сохранении редких и исчезающих растений и животных Советское правитель­ство стало проявлять с первых дней своего существования, начиная с известного декрета «О земле» (26 октября 1917 го­да). Вскоре появился декрет «Об охране памятников приро­ды, садов и парков» (16 сентября 1921 года).

Мне посчастливилось увидеть тис. Помню, мы долго шли по дну глубокого ущелья, крутые склоны которого поросли буйным лесом. Было темно и сыро. Солнце сюда почти не проникало не только из-за густоты растительности, но еще и потому, что Бацарское ущелье («бацари» по-грузински - нитка, длинный) очень узкое, правый его склон дочти не получает солнца в виде прямых лучей.

На вздымающихся склонах стояли огромные деревья - мощные буки, клены, ясени, липы. Некоторые из них даже не определишь с первого взгляда, ибо верхушки деревьев скрываются в общей кроне леса, а высокие стволы без сучьев на 10-15 метров покрыты вечнозеленым плющом. Как я узнал от своего спутника, директора Бацарского заповедника Георгия Игуаидзе, эта покрывающая деревья лиана называются хедера пастушья. Но вид стволов никак не ассоциировался с пастухами, стволы скорее напоминали гигантских змей, поднявшихся на кончики хвостов и покрытых плотной темно-зеленой чешуей. Такой плотной, что пальца не просунешь.

На обрывающихся к маленькой реке склонах с влажными Колхидскими лесами ие растет трава, но на дне ущелья нам приходилось продираться сквозь огромные папоротники и растения с листьями, напоминающими нашу мать-и-мачеху. Только листья у него около метра в диаметре. Растение это (по-грузински «одера») действительно близкий родственник мать-и-мачехи. Оно, пожалуй, единственное, напоминавшее в какой-то степени привычный для нас русский лес. Каждый наш природный заповедник имеет собственное лицо, служит эталоном природы определенного ландшафта, его физико-географических условий. Особенность этого состоит в сочета­нии влажного колхидского леса с горами.

Бацарский заповедник расположен в верховьях реки Ллазани, в одном из боковых отрогов Главного Кавказского хребта, который называют еще Кахетинскими горами. Практически это всего одно ущелье, 16 километров которого заповедано. Заповедник не так уж известен: не самый большой и не самый старый в Грузии, не прославлен пока исследованиями знаменитых ученых. Площадь его более 3000 га, основан он в 1935 году для сохранения тиса ягодного.

Я приехал сюда для того, чтобы увидеть своими глазами самое долговечное наше дерево, растущее на земле со времен мезозоя и почти исчезнувшее в ледниковую эпоху. Разве не заманчиво постоять рядом с деревом, жившим во времена доисторических людей? Может быть, растущие сейчас в Бадари тисы не помнят мамонтов, тем не менее деревья эти доживают до четырех тысяч лет.

В нашей стране сохранились два вида тиса: один из них - тис остроконечный (Taxus cuspidata) встречается до сих пор одиночными деревьями на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае и на Сахалине; другой - тис ягодный (Taxus baccata) растет в европейской части СССР. Не так уж и много видов, если сравнить тис, скажем, с березой или ивами. В Верхней Кахетии, в Бацарском заповеднике, тис сохранился лучше всего, здесь самая большая роща, тис растет на площади 400 га. А когда-то он был распространен по всей лесной зоне Европы - от Скандинавии до Средизем­ного моря, но теперь встречается здесь редко.

По-грузински тис называется «утховари», то есть «не проси». Название это связано с легендой: царица Тамара издала закон, по которому никто не должен срубать тис и даже просить об этом. Упавшие сучья люди поднимали и прислоняли к стволу. Никому не приходило в голову забрать их на дрова. Дерево считалось священным. По поверьям, куски его нельзя вносить в дом, тем более изготавливать из них мебель или какие-нибудь другие изделия, ибо это принесет несчастье.

Легенды и поверья не возникают напрасно. Древесина тиса содержит ядовитые вещества, и при обработке его возможны кожные заболевания. В хвое и молодых побегах тиса находят ядовитый алкалоид, поражающий нервную систему и вызывающий отравление. Но в то же время хвоя тиса используется как народное средство против сердечных заболеваний, а семена его вполне съедобны.

В виде исключения древесина священного тиса в старину шла для постройки водяных мельниц, ибо она не гниет. Делали из тиса также небольшие водопроводные трубы и кресты на могилах. Недаром по-русски тис называют «негной дерево», а второе его грузинское название - «ульпобели», что означает то же самое - дерево, которое не гниет.

- У него свой характер, - говорит Гоги, пока мы пробираемся выше по ущелью. Человек он сравнительно молодой, хотя в волосах заметна седина. Идет он легко и по дороге рассказывает о тисе. - Если главный ствол сломался, это ничего не значит, всегда есть запасная ветвь, которая и становится стволом. Поэтому у тиса может быть сразу три-четыре вершины. У других деревьев такого не бывает.

- А каковы размеры вашего самого большого и старого дерева? - спрашиваю я, едва поспевая за директором заповедника.

- Самый высокий тис в заповеднике достигает 32 метров высоты, - Гоги перевешивает винтовку с одного плеча на другое. Здесь много медведей и ходить безоружным опасно. - Наш патриарх пониже, всего 22 с половиной метра, у него недавно сломалась верхушка. А вот сколько ему лет, мы пока точно не знаем. Во всяком случае около трех тысяч, не меньше.

Тема научного исследования Георгия Игуаидзе - «Строение ствола тиса». Он рассказывает, что ствол священного дерева может достигать в диаметре 2,5 метра. Растет тис очень медленно, возобновляется с трудом, молодого подлеска мало, все молодые «елочки» наперечет. Пробовали сеять его искусственно - не получилось, не растет.

- Вы увидите: дереву сто лет, а оно не выше человека. Так... невзрачная на вид, худосочная елочка. Если не знаешь, то и внимания не обратишь, - рассказывает Гоги, раздвигая в стороны листья высокого папоротника, растуще­го прямо на едва заметной тропе.

Годовые кольца на срезе ствола у тиса очень мелкие, на один сантиметр приходится до тридцати годовых колец. Рассмотреть их можно только при помощи лупы.

- Случается, падают большие буки и ломают, валят тисы. Каждое упавшее дерево изучается. Вот тогда я сижу с лупой и подсчитываю возраст тиса. Ну а теперь нам вверх надо подняться прямо на склон. Отсюда, к сожалению, ничего не видно.

Первый тис удивил тем, что издали показалось, будто бы стоит не одно дерево, а несколько сросшихся стволов. Но когда я, скользя по сырой опавшей листве и судорожно цепляясь за выступающие корни, подобрался к нему по крутому склону вплотную и положил на кору руку, то понял, что это обманчивое впечатление создают глубокие продольные борозды на коре. У всех деревьев с красноватым оттенком кора отслаивается вертикальными пластинами. Поднял голову - очень густая крона с изменчивыми причудливыми очертаниями и тремя вершинами. А так, на взгляд несведугощего человека, елка и елка или скорее лиственница.

Сколько же ему лет? Две тысячи? Три тысячи? Сколько же оно повидало, даже здесь, в глуши, в этом глубоком ущелье?! Такой возраст для нас вечность.

Среди темно-зеленых ветвей тиса были видны красные цветы в форме бокала. Ботаники называют их присемянниками. Сейчас, в июле, с верхней стороны «бокала» должно быть и темное семя. Говорят, оно имеет приятный вкус.

Утерев обильный пот со лба, перешел от восторгов к делу: надо сделать фотографии. Карабкаться по крутому склону было очень неудобно. Никакие альпинистские навыки здесь не годились, мои «лысые» кеды не находили опоры, как их ни поставь - на ребро или всей ступней. Приходилось лезть на всех четырех, запуская пальцы в прошлогоднюю листву буков и ясеней. Эта мокрая подстилка казалась намыленной. Кофр с фотоаппаратами сползал со спины на живот и очень мешал. Когда пот щиплет глаза, а сам ты дышишь, как паровоз, трудно сделать хорошие кадры. И хотя теперь я немного отдышался, руки все же дрожали, и из них все валилось. Почему-то стал спешить и не мог выбрать кадра, ибо издали тис сливался с лесом, а вблизи он никак не умещался в видоискателе. Прощелкал всю пленку, но удов­летворения не получил.

Когда я спустился к Гоги, он протянул мне сухой сук тиса толщиной в руку и сказал:

- Возьми на память.

- А разве можно? - Приятно, конечно, увезти с собой такой сувенир, но заповедник есть заповедник. К тому же легенды...

- Бери, - махнул рукой Гоги, - все равно валяется.

Сук я распилил на куски тридцатисантиметровой длины, а один из них расколол вдоль - В дом вносить не стал, оставил во дворе. Ночью прошел дождь, а наутро я обнаружил, что намокшее дерево сделалось свекольно-красным. Объяснения этому не нашлось, мне сказали, что «оно всегда так».

В своей московской квартире я положил кусок тиса за стекло книжного шкафа, и он по чистой случайности оказался рядом с зубом мамонта, привезенным с Камчатки.