Глава 3. Охота на кабанов

Изучение следов. - Забота о путнике. - Зверовая фанза. - Гора Тудинза и верховья реки Лефу. - Кабаны. - Анимизм Дерсу. - Сон

После чая стрелки начали вьючить коней. Дерсу тоже стал собираться. Он надел свою котомку, взял в руки сошки и берданку. Через несколько минут отряд наш тронулся в путь. Дерсу пошел с нами.

Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок¹⁷ становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.

- Что такое? - спросил я его.

Дерсу остановился и сказал, что тропа эта не конная, а пешеходная, что идет она по соболиным ловушкам, что несколько дней тому назад по ней прошел один человек и что, по всей вероятности, это был китаец.

Слова гольда нас всех поразили. Заметив, что мы отнеслись к нему с недоверием, он воскликнул:

- Как ваша понимай нету? Посмотри сам!

После этого он привел такие доказательства, что все мои сомнения отпали разом. Все было так ясно и так просто, что я удивился, как этого раньше я не заметил. Во-первых, на тропе нигде не было видно конских следов, во-вторых, по сторонам она не была очищена от ветвей; наши лошади пробирались с трудом и все время задевали вьюками за деревья. Повороты были так круты, что кони не могли повернуться и должны были делать обходы; через ручьи следы шли по бревну, и нигде тропа не спускалась в воду; бурелом, преграждавший путь, не был прорублен; люди шли свободно, а лошадей обводили стороной. Все это доказывало, что тропа не была приспособлена для путешествий с вьюками.

- Давно один люди ходи, - говорил Дерсу как бы про себя. - Люди ходи кончай, дождь ходи. - И он стал высчитывать, когда был последний дождь.

Часа два шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным. Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти еще немного.

- Наша скоро балаган найти есть, - сказал он и указал на деревья, с которых была снята кора.

Я сразу понял его. Значит, поблизости должно быть то, для чего это корье предназначалось. Мы прибавили шагу и через десять минут на берегу ручья увидели небольшой односкатный балаган, поставленный охотниками или искателями женьшеня. Осмотрев его кругом, наш новый знакомый опять подтвердил, что несколько дней тому назад по тропе прошел китаец и что он ночевал в этом балагане. Прибитая дождем зола, одинокое ложе из травы и брошенные старые наколенники из дабы¹⁸ свидетельствовали об этом.

Теперь я понял, что Дерсу не простой человек. Передо мной был следопыт, и невольно мне вспомнились герои Купера и Майн-Рида.

Надо было покормить лошадей. Я решил воспользоваться этим, лег в тени кедра и тотчас же уснул. Часа через два меня разбудил Олентьев. Проснувшись я увидел, что Дерсу наколол дров, собрал бересты и все это сложил в балаган.

Я думал, что он хочет его спалить, и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли и горсть рису. Меня заинтересовало, что он хочет с ними делать, и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль и рис и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.

- Вероятно, ты думаешь вернуться сюда? - спросил я гольда.

Он отрицательно покачал головой. Тогда я спросил его, для кого он оставил рис, соль и спички.

- Какой-нибудь другой люди ходи, - отвечал Дерсу, - балаган найди, сухие дрова найди, спички найди, кушай найди - пропади нету!

Помню, меня глубоко поразило это. Я задумался... Гольд заботился о неизвестном ему человеке, которого он никогда не увидит и который тоже не узнает, кто приготовил ему дрова и продовольствие. Я вспомнил, что мои люди, уходя с биваков, всегда жгли корье на кострах. Делали они это не из озорства, а так просто, ради забавы, и я никогда их не останавливал. Этот дикарь был гораздо человеколюбивее, чем я. Забота о путнике!.. Отчего же у людей, живущих в городах, это хорошее чувство, это внимание к чужим интересам заглохло, а оно, несомненно, было ранее.

- Лошади готовы! Надо бы идти, - сказал подошедший ко мне Олентьев.

Я очнулся.

- Да, надо идти... Трогай! - сказал я стрелкам и пошел вперед по тропинке.

К вечеру мы дошли до того места, где две речки сливаются вместе, откуда, собственно, и начинается Лефу¹⁹. Здесь она шириной 6-8 метров и имеет быстроту течения 120-140 метров в минуту. Глубина реки неравномерная и колеблется от 30 до 60 сантиметров.

После ужина я рано лег спать и тотчас уснул.

На другой день, когда я проснулся, все люди были уже на ногах. Я отдал приказание седлать лошадей и, пока стрелки возились с вьюками, успел приготовить планшет и пошел вперед вместе с гольдом.

От места нашего ночлега - долина стала понемногу поворачивать на запад. Левые склоны ее были крутые, правые - пологие. С каждым километром тропа становилась шире и лучше. В одном месте лежало срубленное топором дерево. Дерсу подошел, осмотрел его и сказал:

- Весной рубили; два люди работали: один люди высокий - его топор тупой, другой люди маленький - его топор острый.

Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал вес, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.

- Фанза близко, - сказал гольд как бы в ответ на мои размышления.

Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а метрах в двухстах от них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева - небольшая деревянная кумирня, обращенная, как всегда, лицом к югу.

Внутренняя обстановка фанзы была грубая. Железный котел, вмазанный в низенькую печь, от которой шли дымовые ходы, согревающие каны (нары), два-три долбленых корытца, деревянный ковш для воды, железный кухонный резак, металлическая ложка, метелочка для промывки котла, две запыленные бутылки, кое-какие брошенные тряпки, одна или две скамеечки, масляная лампа и обрывки звериных шкур, разбросанные по полу, составляли все ее убранство.

Отсюда вверх по Лефу шли три тропы. Одна была та, по которой мы пришли, другая вела в горы на восток, и третья направлялась на запад. Эта последняя была многохоженая, конная. По ней мы пошли дальше. Люди закинули лошадям поводья на шею и предоставили им самим выбирать дорогу. Умные животные шли хорошо и всячески старались не зацеплять вьюками за деревья. В местах болотистых и на каме­нистых россыпях они не прыгали, а ступали осторож­но, каждый раз пробуя почву ногой, прежде чем по­ставить ее как следует. Этой сноровкой отличаются именно местные лошади, привыкшие к путешествиям в тайге с вьюками.

От зверовой фанзы река Лефу начала понемногу загибать к северо-востоку. Пройдя еще километров шесть, мы подошли к земледельческим фанзам, распо­ложенным на правом берегу реки, у подножия высокой горы, которую китайцы называют Тудинза²⁰.

Неожиданное появление военного отряда смутило китайцев. Я велел Дерсу сказать им, чтобы они не боялись нас и продолжали свои работы.

Мне хотелось посмотреть, как живут в тайге китай­цы и чем они занимаются.

Звериные шкуры, растянутые для просушки, изюб­ровые рога, сложенные грудой в амбаре, панты, под­вешенные для просушки, мешочки с медвежьей желчью²¹, оленьи выпоротки²², рысьи, куньи, собольи и беличьи меха и инструменты для ловушек - все это указывало на то, что местные китайцы занимаются не столько земледелием, сколько охотой и звероловством. Около фанз были небольшие участки обработанной земли. Китайцы сеяли пшеницу, чумизу и кукурузу. Они жаловались на кабанов и говорили, что недавно целые стада их спускались с гор в долины и начали травить поля. Поэтому пришлось собирать овощи, не успевшие дозреть, но теперь на землю осыпались желуди, и дикие свиньи удалились в дубняки.

Солнце стояло еще высоко, и я решил подняться на гору Тудинзу, чтобы олтуда осмотреть окрестности.

Вместе со мной пошел и Дерсу. Мы отправились налег­ке и захватили с собой только винтовки.

Гора Тудинза представляет собой массив, круто па­дающий в долину реки Лефу и изрезанный глубокими падями с северной стороны. Пожелтевшая листва де­ревьев стала уже осыпаться на землю. Лес повсюду на­чинал сквозить, и только дубняки стояли еще одетые в свой наряд, поблекший и полузасохший.

Гора была крутая. Раза два мы садились и отды­хали, потом опять лезли вверх.

Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто оста­навливался и разбирал следы. По ним он угадывал воз­раст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал сле­дов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.

Через час мы достигли вершины горы, покрытой осыпями.

Здесь мы сели на камнл и стали осматриваться.

На востоке высился высокий водораздел между бассейном Лефу и водами, текущими в Даубихе. Дру­гой горный хребет тячулся с востока на запад и слу­жил границей между Лефу и рекой Майхе На юго-во­стоке, там, где оба эти хребта сходились вместе, выси­лась куполообразная гора Да-дянь-шань.

Отсюда, с вершины Тудинзы, нам хорошо был виден весь бассейн верхнего течения Лефу, слагающийся из трех речек одинаковой величины. Две из них сливаются раньше и текут от востока северо-востока, третья, та, по которой мы шли, имела направление меридиональ­ное. Истоки каждой из пчх состоят из нескольких гор­ных ручьев, сливающихся в одно место. В топографиче­ском отношении горы верхнего Лефу представляют со­бой плоские возвышенности с чрезвычайно крутыми склонами, покрытыми густым смешанным лесом с боль­шим преобладанием хвои.

Близ земледельческих фанз река Лефу делает не­большую излучину, чему причиной является отрог, вы­двинувшийся из южного массива. Затем она склоняется к югу и, обогнув гору Тудинзу, опять поворачивает к северо-востоку, какое направление и сохраняет уже до самого своего впадения в озеро Ханка. Как раз против Тудинзы река Лефу принимает в себя еще один приток - реку Отрадную. По этой последней идет вьюч­ная тропа на Майхе.

- Посмотри, капитан, - сказал мне Дерсу, указы­вая на противоположный склон пади. - Что это такое?

Я взглянул в указанном направлении и увидел ка­кое-то темное пятно. Я думал, что это тень от облака, и высказал Дерсу свое предположение. Он засмеялся и указал на небо. Я посмотрел вверх. Небо было совер­шенно безоблачным: на беспредельной его синеве не было ни одного облачка. Через несколько минут пятно изменило свою форму и немного передвинулось в сто­рону.

- Что это такое? - спросил я гольда в свою оче­редь.

- Тебе понимай нету, - отвечал он. - Надо ходи посмотри.

Мы стали спускаться вниз. Скоро я заметил, что пятно тоже двигалось нам навстречу. Минут через де­сять гольд остановился, сел на камень и указал мне знаком, чтобы я сделал то же.

- Наша тут надо дожидай, - сказал он. - Надо тихо сиди, чего-чего ломай не надо, говори тоже не надо.

Мы стали ждать. Вскоре я опять увидел пятно. Оно возросло до больших размеров. Теперь я мог рассмот­реть его составные части. Это были какие-то живые су­щества, постоянно передвигающиеся с места на место.

- Кабаны! - воскликнул я.

Действительно, это были дикие свиньи. Их было тут более сотни. Некоторые животные отходили в сторону, но тотчас опять возвращались назад. Скоро можно было рассмотреть каждое животное отдельно.

- Один люди шибко большой, - тихонько прого­ворил Дерсу.

Я не понял, про какого «человека» он говорил, и посмотрел на него недоумевающе.

Посредине стада, как большой бугор, выделялась спина огромного кабана. Он превосходил всех своими размерами и, вероятно, имел около 250 килограммов веса. Стадо приближалдсь с каждой минутой. Теперь ясно были слышны шум сухой листвы, взбиваемой сот­нями ног, треск сучьев, резкие звуки, издаваемые сам­цами, хрюканье свиней и визг поросят.

- Большой люди близко ходи нету, - сказал Дер­су. И я опять не понял.

Самый крупный кабан был в центре стада, множе­ство жинотных бродило по сторонам и некоторое от­ходили довольно далеко от табуна, так что, когда эти одиночные свиньи подошли к нам почти вплотную, большой кабан был еще вне .выстрела. Мы сидели и не шевелились. Вдруг один из ближайших к нам каба­нов поднял кверху свое рыло. Он что-то жевал. Я как сейчас помню большую голову, настороженные уши, свирепые глаза, подвижную морду с двумя «особыми отверстиями и белые клыки. Животное замерло в не­подвижной позе, перестало есть и уставилось на нас злобными вопрошающими глазами Наконец оно поня­ло опасность и издало резкий крик. Вмиг все стадо с шумом и фырканьем бросилось в сторону. В это мгно­вение грянул выстрел. Одно из животных грохнулось на землю. В руках Дерсу дымилась винтовка.

Еще несколько секунд в лесу был слышен треск ло­маемых сучьев, затем все стихло.

Кабан, обитающий в Уссурийском крае (Sus scrofa continentalis Nehr ), - вид, близкий к японской дикой снинье, - достигает 295 килограммов веса и имеет наи­большие размеры: 2 метра в длину и 1 метр в высоту. Общая окраска животного бурая; спина и ноги черные, поросята всегда продольно-полосатые. Тело его оваль­ное, несколько сжатое с боков и поддерживается че­тырьмя крепкими ногами Шея короткая и очень силь­ная; голова клиновидная; морда оканчивается доволь­но твердым и подвижным «пятачком», при помощи ко­торого дикая свинья копает землю. Кабан относится к бугорчато-зубным, но кроме корневых зубов самцы во­оружены еще острыми клыками, которые с возрастом увеличиваются, загибаются назад и достигают длины 20 сантиметров Так как кабан любит тереться о ство­лы елей, кедров и пихт, жесткая щетина его бывает ча­сто запачкана смолой Осенью во время холодов он валяется в грязи От этого к щетине его примерзает вода; сосульки все увеличиваются и образуют иногда такой толстый слой льда, что он служит помехой его движениям.

Область распространения диких свиней в Уссурий­ском крае тесно связана с распространением кедра, ореха, лещины и дуба. Северная граница этой области проходит от низов Хунгари, через среднее течение Акюя, верхнее - Хора и истоки Бикина, а оттуда идет через Сихотэ-Алинь на север к мысу Успения.

Одиночные кабаны попадаются и по рекам Копи, Хади и Тумнину. Животное это чрезвычайно подвижное и сильное. Оно прекрасно видит, отлично слышит и имеет хорошее обоняние. Будучи ранен, кабан становится весьма опасен.

Беда неразумному охотнику, который без мер пре­досторожности вздумает пойти по подранку. В этих случаях кабан ложится на свой след головой навстре­чу преследователю. Завидев человека, он с такой стре­мительностью бросается на него,, что последний неред­ко не успевает даже приставить приклад ружья к пле­чу и выстрелить.

Кабан, убитый гольдом, оказался двухгодовалой свиньей.

Я спросил старика, почему он не стрелял секача.

- Его старый люди, - сказал он про кабана с клыками. - Его худо кушай, мясо мало-мало пахнет.

Меня поразило, что Дерсу кабанов называет «людь­ми». Я спросил его об этом.

- Его все равно люди, - подтвердил он, - только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай! Все равно люди...

Для меня стало ясно. Воззрение на природу этого первобытного человека было анимистическое, и потому все окружающее он очеловечивал.

На горе мы пробыли довольно долго. Незаметно кончился день. У облаков, столпившихся на западе, края светились так, точно они были из расплавленного металла. Сквозь них прорывались солнечные лучи и веерообразно расходились по небу.

Дерсу наскоро освежевал убитого кабана, взвалил его к себе на плечи и мы пошли к дому. Через час мы были уже на биваке.

В китайских фанзах было тесно и дымно, поэтому я решил лечь спать на oiкрытом воздухе вместе с Дерсу.

- Моя думай, -'сказал он, поглядывая на небо, - ночью тепло будет, завтра вечером - дождь...

Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другою, кроме этих ноздрей, я н? видел. Они казались мне ма­ленькими точками. Потом вдруг увеличивались в раз­мерах. Это была уже не голова кабана, а гора и нозд­ри - пещеры, и будто в пещерах опять кабаны с та­кими же дыроватыми мордами.

Странно устроен человеческий мозг. Из впечатлений целого дня, из множества разнородных явлений и ты­сячи предметов, которые всюду попадаются на глаза, что-нибудь одно, часто даже не главное, а случайное, второстепенное, запоминается сильнее, чем все осталь­ное! Некоторые места, где у меня не было никаких приключений, я помню гораздо лучше, чем те, где что-нибудь случилось. Почему-то запомнились одно дере­во, которое ничем не отличалось от других деревьев, муравейник, пожелтевший лист, один вид мха и т. д. Я думаю, что я мог бы вещи эти нарисовать подробно со всеми деталями.