Корень жизни

Среди сопок восточной Маньчжурии, в окружении дремучих, непроходимых лесов, испокон веков жили два враждовавших между собой рода: Си Лянь и Лян Серл. Первый, по преданию, вел начало от могучего и справедливого царя зверей и лесов - тигра, второй - от хищной и коварной красавицы рыси. Кто знает, как долго бы затянулась и чем кончилась исконная их вражда, не родись одновременно в каждом роде по мальчику.

Наступило долгожданное примирение. Малыши, на радость родителям, подружились, охотно играли друг с другом, и ничего не омрачало их счастливого детства.

Плотный приземистый крепыш из первого рода, будто и впрямь унаследовавший свойства древнего предка - тигра, вырос сильным, смелым, великодушным. Казалось, ладная, крепко сбитая фигура Жень Шеня вросла в землю, как бы оправдывая его имя («жень шень» - «человек-корень»). Не могли нарадоваться и родители второго юноши, красавца Сон Ши-хо. Правда, ослепленные красотой сына, они легко прощали ему все пороки: необузданное честолюбие, эгоизм и жажду власти.

Но вот на их край обрушилось страшное чудовище - Желый дракон. Близость опасности сплотила всех. Лишь Сон Ши-хо оказался в лагере врага.

Долгой и жестокой была схватка. С непреклонной решимостью победить или умереть дрался Жень Шень. Не знавший ранее поражений дракон был повержен наземь. У ног победителя ползал, моля о пощаде, и смертельно раненный предатель Сон Ши-хо.

Бросив тяжелое оружие на землю, смотрел на ликующих соотечественников Жень Шень. И вдруг - страшный удар в спину. Это подлый Сон Ши-хо, собрав последние силы, насмерть сразил победителя.

На самой высокой сопке хоронили героя. А когда убитые горем люди возвращались домой, на месте гибели Жень Шепя выросло невиданное дотоле растение. Старейшина рода преклонил колени и сказал:

- Из крови нашего избавителя выросла эта трава. Пусть же носит она его славное имя.

С тех пор и пошла по земле слава чудодейственного растения женьшеня.

В другом варианте этой поэтической легенды фигурирует еще одно лицо - красавица Ляо. Полюбив красивого и жестокого предводителя банды хунхузов Сон Ши-хо, взятого в плен ее братом Жень Шенем, она тайно освобождает его из заключения и бежит из дому. Жень Шень бросается в погоню и, настигнув беглецов, вступает в поединок с Сон Ши-хо. Когда он нанес предводителю хунхузов сильный удар, Ляо, укрывшаяся в кустах, вскрикнула. Услышав голос сестры, Жень Шень оглянулся, и, воспользовавшись этим, Сои Ши-хо, сам уже смертельно раненный, вонзил из последних сил меч в спину противника. Горько оплакивала красавица Ляо брата и возлюбленного. И там, где падали ее слезы, выросли первые растения женьшеня.

Много еще легенд создал китайский народ о женьшене. В одной из них рассказывается, что, спасаясь от людей, женьшень наплодил великое множество себе подобных растений-двойников, которых китайцы называют «панцуй». И чем крупнее их размеры, чем больше напоминают формой своего корня фигуру человека, тем ближе они к настоящему женьшеню. А чем ближе пан-цуй к настоящему женьшеню, утверждает легенда, тем больше в нем целебной силы. Естественно, что такой корень и ценится дороже. Да и сам женьшень обладает способностью превращаться в человека, принимать облик любого животного, любой птицы и даже камня. Поэтому-то и обнаружить растение очень трудно...

Корень жизни

Такое поверье подслушал на Дальнем Востоке знаменитый русский ученый и писатель Владимир Клав-диевич Арсеньев.

О том, как велика была с незапамятных времен вера в жизнетворную силу женьшеня, свидетельствуют имена, которыми наградил его народ: чудо света, удар бессмертия, божественная трава, соль земли, корень жизни...

Еще 4000 лет назад женьшень занял видное место в народной медицине Востока. Китайские лекари рекомендовали его при многих болезнях, а старикам - как «эликсир молодости», якобы способный сообщить их телу «нежность розовой кожи девушки». «Исцеляющее действие сказочного растения скажется немедленно и в тех случаях, когда настой его корней отведает человек, уже впавший в предсмертное забытье», - говорится в одной из древних фармакопеи.

Для изучения чудесных качеств женьшеня прибегали иногда к весьма своеобразным методам. По рассказу жившего в XI веке врача Су Суна двум равноценным по выносливости пешеходам предлагали быстро пройти расстояние в 3 или 5 километров. Один из них держал при этом во рту кусок оцениваемого корня. Если этот пешеход приходил к финишу бодрым, а второй уставшим, то специальный консилиум авторитетных лекарей давал соответствующее заключение о достоинствах испытываемого корня.

С давних пор женьшень завоевал признание и в тибетской медицине: «опеку» над ним немедленно взяли высшие духовные лица - ламы, лично занимавшиеся врачеванием. К началу X века о женьшене уже хорошо знают и в Средней Азии, а великий Авиценна подробно, описывает его в своем уникальном «Каноне лечебной науки».

(Кстати, современная библиография насчитывает на менее полутора тысяч работ о женьшене.)

Необыкновенная его популярность дорого обходилась простым людям. Он стал причиной многих страданий и даже трагедий. Ради него шли на преступления, не останавливались перед убийствами, нередко из-за него возникали даже войны. Не удивительно, что китайская аристократия во главе с императорским двором постаралась целиком подчинить себе промысел женьшеня. В 1709 году император Кань-хи ввел абсолютную монополию. Как поиски, так и заготовка целебного корня были строго регламентированы.

Сборщики, получившие разрешение императора, отправлялись в тайгу под усиленной охраной. Только на опушке леса каждому определяли место поисков и время на них (на этот срок была рассчитана и выдаваемая пища). По возвращении из тайги каждого сборщика встречали в условленном месте чиновники, придирчиво учитывали весь сбор, тщательно проверяли, не утаен ли хотя бы корешок. Только после этого разрешалось идти к императорскому дворцу. Пересекая Великую китайскую стеку, сборщик платил особый налог за собранные корни, а, прибыв во дворец, получал за свой труд самое мизерное вознаграждение.

За нарушение многочисленных правил его снижали, а то и не выплачивали вовсе. Нередко сборщик подвергался и более суровым наказаниям. К нарушениям относились, например, неточное соблюдение срока пребывания в тайге, самое незначительное отклонение от предписанного района поисков или маршрута следования во дворец, малейшее повреждение корней. Но самая жестокая кара - за подлог. Сборщики пытались порой соединить невзначай сломанные корни с помощью скрытой внутри палочки, утяжелить (ценность корней определялась их весом) за счет вдавленных в мякоть и тщательно замаскированных свинцовых дробинок, подменить дикие корни искусственно выращенными на плантации. Однако опытных приемщиков почти невозможно было провести...

Но вот женьшень принят и оценен. По специальной шкале корни, отнесенные к четырем первым и самым высоким разрядам, сразу же переходят в собственность императора. Менее ценными растениями император «одаряет» - и то за большие деньги - придворную знать, самых богатых лекарей и владельцев аптек. Тем же, кто добывал целебные корни в тяжелых, изнурительных поисках, как и прочим простым людям, приобретение даже самых низких разрядов женьшеня было не по карману.

Самым бойким местом поисков женьшеня со второй половины XIX века стал Уссурийский край, куда вплоть до Октябрьской революции и даже в первые годы Советской власти проникали китайцы. Около 30 тысяч человек ежегодно отправлялись в тайгу и за сезон добывали примерно 4000 корней общим весом около 36 килограммов. «Надо удивляться выносливости и терпению китайцев, - писал много путешествовавший по Дальнему Востоку Владимир Клавдиевич Арсеньев. - В лохмотьях, полуголодные и истомленные, они идут без всяких дорог, целиною... Сколько их погибло от голода и холода, сколько заблудилось и пропало без вести, сколько было растерзано дикими зверями! И все-таки чем больше лишений, чем больше опасностей, чем угрюмей и неприветливей горы, чем глуше тайга и чем больше следов тигров, тем с большим рвением идет китаец-искатель. Он убежден, он верит, что все эти страхи только для того, чтобы напугать человека и отогнать его от места, где растет дорогой панцуй»,

Арсеньев описывает и свойственное каждому искателю очень скромное, но крайне необходимое снаряжение. Оно состояло из промасленного передника (для защиты одежды от постоянной росы), длинной палки для разгребания листьев и травы, деревянного браслета на левой руке и привязанной сзади барсучьей шкурки, которая позволяет в любое время сесть на сырую землю или влажный мох.

Дабы не заблудиться и предупредить других искателей о том, что это место обследовано, женьшенщик отмечал свой путь надломленными ветками или пучками сухой травы и мха.

С начала июня и до первых заморозков промышляли добытчики женьшеня. При этом все они были твердо уверены, что корень дается в руки только чистому, непорочному человеку.

После многодневных, полных лишений поисков, встретив, наконец, заветное растение, китаец-искатель бросал в сторону палку и, закрыв лицо руками, громко причитая, падал на землю:

- Панцуй, не уходи! Я чистый человек, душа моя свободна от грехов, сердце мое открыто, и нет у меня худых помышлений. - И, лишь выждав некоторое время, с надеждой открывал он глаза. С этой минуты на удивление выносливый, смелый и знающий искатель-следопыт превращался в настоящего исследователя. Остроте его взгляда, полноте и тщательности наблюдений мог бы позавидовать бывалый геоботаник. Вокруг находки счастливец внимательнейшим образом изучал не только все растения, но и общую топографию местности, почву, горные породы. Не забывал отметить и положение места по отношению к солнцу, и господствующий здесь ветер, и многое иное. Только после столь кропотливых приготовлений доходила очередь и до самого женьшеня. Перед небольшим его стебельком, обычно не выше пояса, с оригинальными пятипалыми листьями, китаец почтительно опускался на колени, ласково заговаривая его словами молитв и заклинаний.

После этого сборщик с необычайной нежностью и осторожностью разгребал вокруг растения старые, сопревшие листья и траву, а затем, достав специальную костяную палочку (панцуй-цянцзы), столь же бережно начинал откапывать корень. При этом с одинаково кропотливой аккуратностью освобождал он и толстую его часть, и отходящие от нее тоненькие мочки. Правда, опытный искатель, приступая к откапыванию корня, имеет о нем почти полное представление. Ему достаточно увидеть стебель и количество листьев.

Чаще всего у женьшеня бывает три-четыре, реже пять-шесть листьев. Заветная же мечта каждого жень-шеневого следопыта - отыскать растение о семи листьях. Малейшие углубления и морщинки корня внимательно изучаются искателем. Особенно его беспокоит форма.корня, которая, по древнейшим приметам, всего важнее и играет решающую роль при определении цены: «Если божественные силы создали целебный корень по образу и подобию человека, то и форма его корня должна, напоминать человеческую фигуру».

Корни женьшеня и в самом деле нередко напоминают маленьких человечков, особенно если искатель обладает богатым воображением.

Давно подмечена у женьшеня и необычная для других растений биологическая особенность, кстати не совсем разгаданная и в наше время. Очень тонкий и нежный его стебель весьма чувствителен, он легко повреждается, а сам корень способен как бы впадать з длительную спячку, или, как говорили его искатели, «уходить в землю». Такая спячка наступает обычно после повреждения стебля, причиненного либо порывом ветра, либо упавшей веткой, либо неосторожным зверем. Оставшийся в земле корень способен «проспать» до 20 и больше лет, а затем, видимо, с наступлением благоприятных условий, он как ми в чем не бывало снова трогается в рост.

Обнаружив желанное растение, жеиьшеневый следопыт не всегда сразу выкапывал свою находку. Если корень еще молодой, он обязательно оставлял его на будущее, приведя все вокруг в прежнее состояние: подсаживал на место вытоптанной травы свежую, примятую бережно поднимал, восстанавливал подстилку из старых листьев, а стебелек молодого женьшеня «замыкал» своеобразным замком - «панцуй соер», состоявшим из красной веревочки с монетами на концах. Достаточно было такой веревочкой обвить стебелек на высоте 25-30 сантиметров, а концы ее поместить на две деревянные рогульки по сторонам растения - и женьшень считался «запертым». Искатель уходил совершенно спокойно, зная: находку никто не тронет. «Замок» должен был также помешать хитрому растению «спрятаться в землю».

Много треволнений у женьшенщика, но зато, откопав со всеми предосторожностями зрелый корень, тщательно спеленав его во влажный мох и уложив в специально изготовленную коробочку-«лубяпку» из коры корейского кедра, сборщик становится обладателем целого состояния. Правда, впереди его подстерегали и многочисленные трудности обратного пути, изощренная хитрость купцов и перекупщиков и даже опасность оказаться жертвой «охотников за охотниками», как звали разбойников-хунхузов, промышлявших на женьшеневых дорогах. Зная пути, по которым возвращались из тайги искатели женьшеня, эти «рыцари легкой наживы» терпеливо выжидали счастливцев в наиболее глухих местах. Жестоко и безнаказанно расправившись с жень-шенщиками, они спешили реализовать награбленное. Ведь на восточных рынках за весовую единицу женьшеня давали в 2-3 раза больше весовых единиц золота.

«Биография» многих находок женьшеня не менее интересна, чем мрачная «биография» некоторых выдающихся алмазов.

Самое почетное место среди находок зеленого сокровища занимает 200-летний корень, обнаруженный в 1905 году при строительстве Сучанской железной дороги. На месте, где был найден корень-рекордсмен, взволнованные железнодорожники соорудили станцию Фаи-за, напоминающую и теперь о той редкостной удаче. Найденный женьшень-долгожитель оказался и рекордсменом по весу: 600 граммов! Понятно, что и оценили его по достоинству. Во Владивостоке на женьшеневом рынке он был продан за 1800 рублей золотом, а в Шанхае его вскоре перепродали за 5000 долларов.

Как ни странно, но европейцы долго и с большим предубеждением относились к доходившим с Востока восторженным отзывам о целебном корне. Трудно им было поверить в столь фантастические возможности неказистого растения. Ведь все поступавшие в Европу сведения неизменно характеризовали женьшень как почти всеисцеляющее средство. Французский священник-миссионер Жарту, например, ссылаясь на китайского императора, сообщал, что «женьшень помогает при всякой слабости, в случаях чрезмерного телесного или душевного утомления или усталости; уничтожает и удаляет мокроту и скопление ее; останавливает рвоту, укрепляет желудок, увеличивает аппетит и помогает пищеварению; укрепляет грудь и сердечную деятельность: уменьшает одышку; усиливает духовную и телесную деятельность организма; ободряет настроение духа; увеличивает лимфу крови, хорошо помогает против внезапных головокружений в жару; поправляет ослабшее зрение и продолжает поддерживать жизнь в преклонном возрасте...»

Корень жизни

Другой европеец, медик, сообщал из Китая, что это средство, приготавливаемое в серебряном сосуде, «проявляет целительную силу, большое благодетельное и безопасное действие, за немногими исключениями, почти в каждой болезни».

Первыми из европейцев попытались извлечь пользу из слухов об универсальном медицинском средстве голландские купцы. Учуяв возможность изрядно заработать на столь обещающем товаре, они еще в 1610 году отправились в далекое и опасное путешествие. Наменяв немало целебного корня, они благополучно возвратились домой, но щедрой выручки так и не получили.

Европейцы не проявили особого интереса к новому товару. Разве что несколько престарелых знаменитостей, уж очень жаждавших исцеления, а еще больше омоложения, клюнули было на столь редкую возможность, однако, горько разочаровавшись в своих ожиданиях, стали поносить «купцов-обманщиков». Неудачам женьшеня в Европе способствовало еще и то, что купцы, азартно спешившие побыстрее заработзть, плохо ознакомились с правилами пользования знаменитым корнем. В результате восточная драгоценность оказалась вовсе обесцененной в глазах европейцев, и торговцы товаром, о котором слухом полнилась земля, попросту «вылетели в трубу».

Чуть ли не на целое столетие женьшень стал в Европе объектом злых насмешек, что, впрочем, никак не нешало безудержному росту его популярности на Востоке. Там он продолжал считаться самой большой ценностью. Не было дара дороже, чем корень женьшеня. До сих пор хранится в императорском дворце в Киото большой корень женьшеня, преподнесенный некогда японскому микадо правителями Кореи. С развитием связей между Востоком и Западом такие подарки стали преподноситься и европейским властелинам. Китайские императоры одаривают женьшенем французского короля Людовика XIV, при дворе которого и начали впервые потреблять настойку «пентао»; получали в дар корни женьшеня короли Испании и Англии. В 1725 году китайский император послал в знак уважения римскому папе целую пачку целебных корней.

Любопытно, что в России знакомство с женьшенем состоялось значительно раньше, чем в Западной Европе, и сразу же он встретил здесь благосклонный прием Даже «на высшем уровне». Уже при царе Алексее Михайловиче он был оценен весьма высоко. Но если западноевропейские медики не без содействия купцов легко оказались в плену подчас несусветных вымыслов о женьшене, то в России представления о нем были более Достоверны. Побывав во главе русского посольства з Китае, образованный, деловой боярин Спафарий детально ознакомился с правилами употребления женьшеня и, возвратясь в 1678 году в Россию, опубликовал подробное и объективное описание «дорогого и все более похвального корня гипзена» (то есть женьшеня).

С тех пор при царском дворе и в богатых поместьях женьшень почитался и использовался как одно из самых верных лечебных средств. На запрос берлинского придворного лекаря известный русский медик Лаврентий Блюментрост уже в 1689 году обстоятельно сообщает о рецептуре и способах приготовления женыпеневых лекарств, а также об их употреблении.

Со временем, не без влияния Запада, при русском дворе также ослабевает интерес к женьшеню. Вскоре в стране переводятся и знатоки его применения. Поэтому, когда в начале XX века китайский богдыхан прислал последнему русскому самодержцу в дар набор ценных корней, столь значительное по восточным обычаям подношение приняли очень холодно. Подарок даже не удостоился высочайшего внимания, а был сразу передан на «исследование» в Военно-медицинскую академию. Судьба большей части этих корней неизвестна, лишь несколько экземпляров попали в Ботанический музей Российской академии наук. Их и теперь можно увидеть в экспозициях Ботанического музея при Ботаническом институте Академии наук СССР в Ленинграде.

Может быть, и дальше сохранялось бы в Европе предубеждение к женьшеню, если бы не сенсационное известие из... Канады. Французский миссионер Ляфито обнаружил в лесах близ Монреаля растение, которое видные ботаники признали ближайшим родственником восточного женьшеня. Выяснилось одновременно, что туземцы еще с незапамятных времен используют его как универсальное лекарственное средство. Только я разница была, что называли индейцы свой целебный ко-'; рень не женьшенем, а гарант-оген, что означало «нога/ Человека». Впрочем, у индейцев была и своя технология-, обработки растения: женьшень как бы консервировался,' приобретая удивительную твердость и прозрачность. В таком состоянии он мог храниться, нисколько не те-; ряя своих целебных качеств, многие годы.

Открытие женьшеня сначала в канадском Квебеке, а затем и в лесах Новой Англии и других районах Северо-Американского континента не замедлило возбудить настоящую горячку. Не менее азартно, чем золотоискатели в Клондайк, хлынули тысячи жаждущих обогащения охотников на поиски женьшеня. Они буквально наводнили ранее не видевшие белого человека леса.

Более чем по 200 тонн женьшеня за сезон давали в первые годы щедрые лесные угодья Северной Америки. Не' беда, что не было бойкого его сбыта и в самой Америке, и в Европе. Непрерывным потоком пошел он во второй половине XIX века на восточные рынки. Однако хищнический промысел вскоре привел к резкому спаду, а затем и к полному истощению запасов американского женьшеня. К концу XIX века Америка была в состоянии вывозить в Китай лишь по 35-50 килограммов корней (значительная часть которых уже возделывалась на специальных плантациях).

Пальма первенства в описании женьшеня принадлежит, конечно же, Карлу Линнею. Однако этот маститый патриарх ботаники попал из-за него впросак. Не имея достоверных образцов с Востока, ученый составил его описание на основании знакомства с растениями Северной Америки, считая, чго они ничем не отличаются от дальневосточного вида. Только в 1830 году известный нидерландский ботаник Зибольд, изучая флору Восточной Азии, исправил ошибку Линнея.

Кстати, своим теперешним научным именем женьшень обязан Линнею. Описывая растение, он учел его лечебную репутацию на Востоке и еще в 1753 году дал ему родовое имя панакс (от греческих слов «пан» - «все» и «акос» - «исцеляющее» средство) и видовое - пятилистный (по количеству листочков в его сложном листе). Только в 1842 году ботаник-систематик Мейер дал азиатскому женьшеню новое, сохранившееся до сих пор видовое название: обыкновенный.

Искателями был обнаружен и ряд других близких родичей настоящего целебного корня: женьшень японский - на Японских островах, женьшень ложный - в Гималаях, женьшень трехлистный - в Северной Америке.

Наиболее значительный вклад в исследование целебного корпя внесли русские ученые.

Первые сведения о нем добыли ученые-путешественники. Но только в 1906 году русский магистр М. Я. Го-лявко сделал первую попытку определить химическую природу женьшеня. Интересовался искусственным разведением женьшеня Иван Владимирович Мичурин.

Между прочим, он категорически отрицал бытовавшее в то время мнение, будто «целебные силы женьшеня зависят от радиоактивности корня, растущего на радиоактивной почве».

Однако важнейшие исследования чудо-корня прове-. дены советскими учеными уже в наше время. В 1949 году был создан Женыненевый комитет при Дальневосточном филиале Академии наук СССР. Результаты такой концентрации научных усилий не замедлили сказаться. Советские ученые И. С. Андреева, И. И. Брех-ман, И. Ф. Беликов, И. В. Грушвицкий и другие раскрыли многие тайны издревле загадочного растения.

Научно подтверждена большая лечебная роль легендарного растения и предприняты необходимые меры к приумножению природных запасов и массовому культивированию его на промышленных плантациях. Тут не был забыт и многовековой народный опыт. Немало полезного позаимствовано и у старых опытных сборщиков.

Каждое лето отправляются в тайгу искатели женьшеня. Но теперь они не похожи на своих давних предшественников. Другой облик, другая амуниция, другие знания... Промышляют наши искатели не в одиночку, а бригадами и собирают в сезон в уссурийской тайге больше 100 килограммов благодатного корня.

Сохраняются лишь некоторые мудрые традиции былых сборщиков. Выкопав, например, найденный корень, каждый счастливец непременно здесь же должен посадить собранные на его стебле семена. Сохранились от прошлого возрастные названия женьшеня. Его весьма редко встречающиеся шестилистные экземпляры возрастом около 50 лет и теперь зовут «линие», четырехлистные, помоложе - «синие», а наиболее молодой, трехлистный, женьшень называют «тантазой».

Немало сборщиков обрели новую профессию, выращивая ценное растение на полях специальных хозяйств Дальнего Востока. А женьшеню будто бы все мало внимания, которое уделяют ему люди. Уже обживается он в ботанических садах и на опытных полях Украины, Белоруссии, Прибалтийских республик.

Ничуть не убывает, все ширится, крепнет и звонкая слава, и благородная служба легендарного «корня жизни».